Валентин Серов.
"Император Пётр II с цесаревной Елизаветой Петровной выезжают верхом из села Измайлово осенью на псовую охоту".
1900.
У этой небольшой (0,8 х 1,0 м) картины Валентина Александровича Серова (1865-1911) счастливая судьба. Она была написана как иллюстрация к книге «Царская охота» - грандиозному фолианту, подготовленному генералом Н. И. Кутеповым по заказу Александра III. Эта книга тиражом 25 экземпляров была издана с удивительной роскошью: «Цельнокожаный переплёт с серебряными наугольниками в виде двуглавых орлов, коленкоровая суперобложка, тройной золотой обрез, муаровый форзац» и пр.
От престижного и выгодного заказа проиллюстрировать эту книгу никто из художников не отказался. Но, пожалуй, лучше всех из этой «золотой когорты» (Репин, Суриков, братья Васнецовы, Бенуа, Лансере и др.) свою работу выполнил Серов. Его иллюстрация обрела самостоятельную жизнь, стала произведением, которое удивительно точно отразило современное восприятие послепетровской эпохи.
У Серова, человека с виду «всегда угрюмого и задумчивого», как писал о нём К. А. Коровин, была удивительная лёгкость мироощущения, которой, как лучами солнца, пронизаны многие его произведения. Творческая манера Серова сложилась под влиянием разных художественных течений: прежде всего, это реализм И. Е. Репина и П. П. Чистякова, учеником которых он был, позднее – импрессионизм и стиль модерн. Но особенно близки художнику были идеи А. Н. Бенуа, одного из создателей «Мира искусства», членом которого стал Серов. Участники этого блистательного художественного объединения были не просто увлечены, а влюблены в барокко XVIII века. И хотя их «барокко» было стилизацией, оно несло в себе изящную иронию, недосказанность, лёгкость, даже легкомыслие. Картины Сомова, Лансере, Бенуа хочется смотреть под созвучную им барочную музыку Корелли, Люлли или Перголези, а картину Серова хорошо рассматривать под звуки «Осени» из «Времён года» Антонио Вивальди.
Можно с уверенностью сказать, что всё, что изобразил Серов на картине «Пётр и Елизавета», примерно так и происходило. В 1728 году 13-летний, не по годам повзрослевший император Пётр II перебрался из новой столицы – Санкт-Петербурга, детища своего деда Петра Великого, - в Москву. Официально царь поехал в старую столицу на свою коронацию. Но окружившие его тесным кольцом князья Долгорукие – родственники Ивана Алексеевича Долгорукого, фаворита молодого императора, - уговаривали юношу вернуть царскую резиденцию в Москву: «место нагретое», окружённое старинными вотчинами, не то что неуютный, продуваемый ветрами Петербург – каприз великого реформатора России. И к тому же, твердили Долгорукие, какая же тут, в этой Чухляндии, псовая охота? А вот у нас, под Москвой – уж охота так охота!
Юного государя, к этому времени уже забросившего все книжки и тетрадки и ни о чём, кроме охоты, не думавшего, уговаривать долго не пришлось. По гладкой зимней дороге двор и чиновники переехали в старую столицу. Туда же, поближе к отеческим очагам, потянулось и дворянство. Иностранцам для отвода глаз говорили, что переезд временный, но все понимали: колесо истории повернулось вспять, Петербург будет забыт и заброшен.
Потянулась привычная ленивая московская жизнь. казалось, что эпоха великих реформ миновала навсегда. «Здесь везде, - писал из Москвы саксонский посланник Лефорт, - царит глубокая тишина, все живут здесь в такой беспечности, что человеческий разум не может постигнуть, как такая огромная машина держится без всякой подмоги, каждый старается избавиться от забот». Дипломат был неправ: забот у императора было много – одна охотничья забава следовала за другой. Целыми месяцами юный царь пропадал в лесу, в загородных охотничьих владениях, погружённый в романтику убийства живности и незатейливые удовольствия у охотничьего костра, в кругу непритязательных друзей и подруг. Весной 1728 года прусский посланник А. Мардефельд писал о царе: «Почти невероятно, как быстро, из месяца в месяц, растёт император, он достиг уже среднего роста взрослого человека и притом такого сильного телосложения, что, наверное, достигнет роста своего покойного деда».
Клан Долгоруких, боясь потерять власть, мечтал женить царя на Екатерине, сестре фаворита государя Ивана Долгорукого, и нетерпеливо поджидал дня совершеннолетия государя.
И вдруг осенью 1728 года при дворе поднялся переполох: вспыхнули и усилились слухи о нежной семейной дружбе императора со своей тёткой цесаревной Елизаветой Петровной. Не было тогда в России, а может быть, и во всей Европе второй такой красавицы. Прелестная, весёлая, добрая, умная 18-летняя девушка с ярко-синими глазами и пепельными вьющимися волосами, высокой грудью и тонким станом могла увлечь любого мужчину, не говоря уже о юноше-императоре. Но более всего Елизавета Петровна поразила Петра своей страстью к охоте, к безумной яростной скачке за собачьей сворой, гнавшей лису или волка. Словом, они стали часто выезжать на охоту вдвоём. Как писал иностранный дипломат, «принцесса Елизавета сопровождает царя в его охоте, взяв с собой только одну русскую даму и двух служанок». И не было в мире наездницы отважнее и ловчее Елизаветы. Её изящная посадка на великолепном коне волновала кровь Петра не меньше, чем танец в паре с ней на гладком паркете дворца или её смех и ласковое прикосновение нежной надушенной ручки на прощанье. Император был будто околдован красавицей.
Серов сумел всё это великолепно передать: ни на кого, кроме цесаревны, не смотрит юноша-царь, а улыбающаяся, сидящая в седле как влитая Елизавета только пришпоривает своего коня. Спутник её, придерживая треуголку, изо всех сил старается от неё не отстать; из-под копыт взявших в карьер коней на застывших у размытой обочины прохожих летят комья грязи; заглушая карканье ворон, радостно лают гончие; холодный осенний воздух остужает пылающие щёки: «Пошёл! Вперёд! Пади, холоп, пади!» В общем, держись Россия!
Но пришла зима, Долгоруким с помощью интриг удалось отвлечь Петра от Елизаветы, а потом и уложить в постель с Екатериной Долгорукой. Да и Елизавета, эта прелестная Диана, не рвалась под венец с мальчонкой-племянником – у неё появился мужественный красавец Саша Бутурлин, и пути весёлой цесаревны и царственного охотника разошлись окончательно. У каждого была своя дорога. Пётр II, как остроумно писал С. М. Соловьёв, «дичал, горизонт его суживался», в его характере стали проявляться черты капризного тирана, и, если бы не оспа, убившая Петра в начале 1730 года, Россия получила бы такого царя, от которого страна возопила бы во весь голос. А Елизавета беззаботно подчинилась своей судьбе, которая через 12 лет привела её на трон.
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка». «Арка», Санкт-Петербург. 2013 год.
* * *
ВАЛЕНТИН АЛЕКСАНДРОВИС СЕРОВ (1865-1911)
ПЁТР II АЛЕКСЕЕВИЧ (1715-1730)
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
